Волшебница Алиса
Говорят, во все времена почитали за чудо уловить мгновенья, увидеть, как из невзрачного бутона распускается редкостный цветок. Как сжатые линии распрямляются, обретая гармонию плавности и чистоты, а благоуханье, льющееся из самой сердцевины расцветшей формы, — простор.
Три спектакля Ленинградского драматического театра имени Ленсовета — "Пигмалион" Б.Шоу, "Таня" А.Арбузова и "Варшавская мелодия" Л.Зорина, поставленные интересным и последовательным в поисках режиссером И.Владимировым,- и о свободе личности, о становлении личности, об утверждении личности. И всякий раз в центре спектакля героиня — Фрейндлих, проходящая огромный путь формирования из некоей неопределенности, из суммы задатков до завершенного, вполне раскрывшегося характера. В начале же его был бутон не только не расцветший, но и в одном из трех случаев ("Пигмалион") втоптанный в грязь нищеты и изрядно там вывалявшийся. Тем разительней контраст, когда перед изумленным взором новоявленного Пигмалиона и зрителей (хоть и заведомо знающих пьесу) явится прелестная леди, будто с пеленок носившая бархат и фамильные бриллианты и с очаровательной непринужденностью чирикавшая на светских раутах. И так диаметрально несхожи их духовные жизни — двух Элиз Дулиттл, первой, озабоченной лишь тем, как бы сбыть еще парочку букетиков фиалок, и второй, растерянной при видении несметных сокровищ, открывшихся вдруг в ее душе, подавленной сознанием их бесполезности и равнодушием к ним "света".
Таня. То полуребенок, полуженщина, как котенок, грациозная и шаловливая. То внутренне повзрослевшая, по-прежнему светло глядящая на мир, несущая радость людям, но в себя не пускающая, настороженно ускользающая: горечь потерь надолго прикипела к ее бездонным глазам. То освобожденная, мудрая и, как всегда, озорная, влюбленная в жизнь, бурлящая, неудержимая, как весенний поток.
Может быть, секрет обаяния актрисы в избытке человеческого тепла, которым она — она сама, а не только ее героини! — щедро одаривает всех? В том, что ей не терпится жить? Или заразительность юмора, внутренняя грациозность, невыразимая пластичность, музыкальность, абсолютная раскованность чувств и органичность, изящество актерских красок, неуловимо переходящих одна в другую, одержимость исполнительского творчества, всегда неожиданного, граничащего с импровизацией, пленяют нас?
Или умение делать все, опрокинув традиционные и живучие представления об актерском "плане", об амплуа? В любом спектакле, во всякой роли она — хозяйка. Ненавязчивая, чуткая и — властная. Да, она драматическая актриса. И Таня, и еще более Гелена в "Варшавской мелодии" доказывают это. Да, она лирик. Всегда! Да, ей присущи удивительно острая характерность, даже эксцентрика, иногда захлестывающая актрису. Ее Селия Пичем, хозяйка и безвольный придаток благополучного буржуазного заведения "Друг нищих", — роль самая строгая и точная по рисунку, по скупо отобранным выразительным средствам. Селия могла бы вообще ничего не говорить: и тоскливые глаза, и волочащаяся походка, и вопросительно- согбенная фигурка, и оцепенелая неподвижность, и вдруг нечаянный изящно-протестующий жест в сторону невыразимо тупого и опостылевшего мужа и всего, что с ним связано, — этого ли недостаточно мастеру, чтоб вылепить характер щемяще-жалкий и нелепый, вопящий об утерянном прошлом и пустоте будущего?
А, может быть, сила актрисы в том, что она постоянно будоражит вас, заставляет думать, настойчиво спрашивает — ей есть о чем спросить — и торопит с ответом? Уже первые сцены в "Тане" и "Варшавской мелодии" при всей их кажущейся безмятежности полны вопросов.
Но главное "обстоятельство", ее волнующее, важнейшее, что составляет могущество хрупкой волшебницы, от которой невозможно оторваться, когда она колдует, творит на сцене, — это ее неотступная мысль, ее всегдашняя тема как художника. Тема человеческого достоинства, которое никто и ни при каких обстоятельствах не смеет попрать!
Когда цветочница Элиза настойчиво — нудно и смешно повторяет " я девушка честная", шмыгает носом и беспомощно ревет (не верят, что она порядочная!)- это тема достоинства человеческого. Когда милая, благоухающе женственная Гелена становится суховато-деловой и суетливой в финале, когда она небрежно прощается с Витеком, — это не тяга к славе, упоительным аплодисментам нетерпеливого зрителя торопит ее. Гелена бежит от Витека, обанкротившегося в любви, бежит, чтоб не сорваться, не закричать, от боли перед ним — таким благополучным, оглохшим и ослепшим, не чувствующим гулкого биения ее преданно любящего сердца.
Когда Таня уходит и стойко переносит все невзгоды, Фрейндлих не позволяет жалеть свою героиню. Она заставляет склонить голову перед ее гордостью и достоинство в любви.
Любовь — это та сфера, где Фрейндлих с предельной яростью отстаивает свои нравственные идеалы нравственные идеалы, исповедуется в своих незыблемых максималистских требованиях, вне которых невозможно представить эту яркую человеческую и художническую индивидуальность. Любовь для брызжущих оптимизмом героинь Фрейндлих — это воздух, которым они дышат, земля, по которой они ходят, это свет, поэзия, музыка, все сияющие краски мира. Это — и будни, быт, проза той реальной жизни, в которой они живут. Все освящено любовью, звонкой, беспредельной, самозабвенной, верной, исступленной порой. Все одухотворено ею, и как важно, что возвышающее чувство воспитывает в героине актрисы гражданина с высокими идеалами и свершениями (вспомним, как просто и скромно ушла на подвиг Таня-врач).
Говоря о многих серьезных вещах, герои "Варшавской мелодии" как будто между прочим упоминают о послевкусии вин — как о самом удивительном качестве тонких сортов, высшей оценке их. "Послевкусия" игры актрисы (да простится винодельческое сравнение: но уж очень точно оно!) не переоценить. Закончился спектакль, прошел и день, и два, а перед глазами солнечная Таня, трепетно-нервная умница Гелена, одинокая Элиза с оскорбленной, болезненно вздрагивающей душой, и бессмысленно погибающая Селия. И неумолчно звучит страстное:
Не изменяйте себе!
Не разменивайте идеалов и чувств!
Не предавайте любовь!
Будьте внимательны к людям!
Это призывает тонкая и ироничная, добрая и улыбчивая, умная и беспощадная, азартная и щедрая волшебница Алиса.
"Комсомолец" (Ростов) 5 июля 1967 г.
