Как подключить принтер laserjet как правильно подключить принтер.
В чем истина страстей?
Что мне кажется самым драгоценным, самым серьезным и перспективным в этом театре?
Позвольте говорить откровенно — да простит мне его руководство, его режиссура, и да поймут исполнители — от тех почтенных, кто создавал театр, до юных учеников студии.
Самое интересное в театре имени Ленсовета — Алиса Фрейндлих. И дело не в ее таланте, столь откровенном, что даже москвичи ходят в театр "на Фрейндлих", и не в том, что она за свой короткий художественный путь, по существу, не имела неудач, успешно выбираясь из любых драматургических трудностей, совершенствуясь от роли к роли. Дело в другом.
Я помню Алису Фрейндлих Мальчиком-Прологом в одной из сказок Гоцци, не важно, в какой именно, и не важно, кем поставленной. Спектакль театра имени Комиссаржевской казался интересным главным образом потому, что в нем родилась эта актриса.
Пролог — это по существу, и не роль, а так, намек, служебный персонаж, который обрамлял действие улыбками и стихотворными строчками. Благодаря девочке-актрисе намек этот приобрел индивидуальность. Светловолосый и тонконогий, затянутый в стилизованный костюмчик, Пролог с такой живой заинтересованностью тянул край занавеса, так непосредственно уговаривал зрителей отдаться стихии сказки, что мгновенно завоевывал симпатии.
В следующий раз я увидела Алису Фрейндлих девочкой Катей из "Раскрытого окна". Здесь к ее простоте и природной естественности прибавилась актерская смелость, актриса не боялась неожиданностей — самого драгоценного в исполнительском творчестве. Наверное, много лишнего было в Кате, Фрейндлих просто-напросто еще не владела секретом отбора выразительных средств. Но какая беспредельная органичность, органичность всепозволяющая! Это был год, когда на сценические подмостки Ленинграда из стен театрального института выплеснулась целая плеяда молодых актеров, воспитанников одной мастерской.
Разные по степени одаренности, они обладали одним неоценимым свойством, которое привил им замечательный педагог Б.Зон, — они умели быть подлинными на театре. О нет, эти молодые актеры не просто были " самими собой" на сцене (в последние годы это, такое драгоценное свойство, подвергалось яростной критике, будто типажность есть главная беда нашего искусства!). Они, как принято говорить, шли от себя к образу. В их работе присутствовала "истина страстей" в тех масштабах, которые доступны были очень молодым исполнителям.
Среди этих молодых актеров была и Алиса Фрейндлих. Правда, она казалась как-то звучнее своих сотоварищей, смелее, что ли, с детской решительностью отдавая себя творчеству.
Год за годом играет Фрейндлих. Роль за ролью удаются ей. За шесть лет работы в театре (всего шесть сезонов или уже шесть сезонов) она приобрела опыт. Не тот ремесленный, что дается тренажем, усердием и, увы, никого не обманывает в искусстве, а подлинный, серьезный опыт самостоятельного творчества. Она стала художником со своей темой, своей манерой, правом на свое толкование роли.
И в спектакле "Они родились в Ленинграде" я встретила совсем новую Алису Фрейндлих, игравшую уверенно и спокойно. Характер девушки — дружинницы был особенный и вместе с тем неуловимо похожий на все девичьи характеры, которые создает актриса. В чертах сходства угадывалась ее индивидуальность, а характерность она добывала изнутри, легко окрашивая ею образ.
Это была уже не вчерашняя студентка, наконец взобравшаяся на сценические подмостки, это была уже актриса. И тогда мне показалось, что искусство этой актрисы может служить как бы камертоном творчества целого театра, особенно если это театр молодой и если он посвящает свое творчество нашему молодому современнику.
Но, послушайте, — могут справедливо возразить, — какое все это имеет отношение к театру имени Ленсовета вообще и к его столичным гастролям с тремя спектаклями — "Первым встречным", "Хочу верить" и "Пигмалионом"? Я думаю — прямое. И к его сегодняшнему и к его вчерашнему дню. Не могу судить о художественном кредо коллектива в тот период, когда театр назывался Новым, — я не видела спектаклей. Зато театр Н.Акимова с классическими по режиссуре "Тенями" и "Делом", с такой неожиданной по трактовке "Европейской хроникой", где волновала сердца Г.Короткевич, с такими спектаклями, как "Не называя фамилий" и "До новых встреч", где впервые раскрылось дарование З.Шарко, с лирической "Историей одной любви" и другими спектаклями, в которых росли И.Кондратьева, Ю.Бубликов, О.Каган, В.Петров, П.Панков, где тончайшее кружево ролей плел В.Таскин, играл А.Кузнецов, где величав был В.Лебедев, — это не могло не сохраниться среди воспоминаний о художественных поисках и находках. Облик театра складывался исподволь, и каждый поворот судьбы коллектива (а их было немало, и подчас они были трудными) читался в сложном и живописном контексте. Может быть, потому такими печальными казались его последние сезоны, когда руководство сменялось, не принося театру ни новой славы, ни новой веры.
И вот теперь театр имени Ленсовета стал постепенно вновь обретать творческое единомыслие, столь долго и бездумно разрушавшееся небрежными руками. И.Владимиров активно формирует новый облик коллектива. Правда, за два года здесь появилось не так много названий, а если взглянуть на сегодняшнюю афишу, то "в прокате" главным образом те три спектакля, которые коллектив привозил в Москву. Но это не случайно, как не случайно и то, что театр остановился на пьесе Ю. Принцева или инсценировал повесть И.Голосовского. Оба произведения ведут разговор об одном — о молодежи сегодня. И в одном, так сказать, ключе. Мажорном. Театр Ленсовета задумывается о судьбе молодого человека наших дней и вместе с ним глядит на мир со светлой, ясной улыбкой. Чего лучше для коллектива, где много молодежи, для коллектива, который не только ищет пути воспитания зрителя, но и формирует внутри труппы художнические, человеческие индивидуальности?
Однако "Первый встречный" творчески мало интересен. Перевоспитывают в пьесе паренька, освобожденного из трудколонии. Перевоспитывают всей заводской бригадой. Бригадой? Но это мы уже где-то видели, то ли на экране, то ли на сцене. Перевоспитывают успешно, но потом мгновенно все рушится из-за случайного, глупого и грубого проступка случайного человека. Разве этакого еще не бывало с нашими театральными и киногероями?
Или еще эпизод. В цех к передовой бригаде приезжают "деятели искусства", чтобы "отразить" ее труд. Это с их стороны, разумеется, не плохо, но — о ужас!- они пытаются подогнать под привычные шаблоны особенные и необычные будни наших молодых людей. В эпизоде этом с блеском выступает Фрейндлих. Вот уж поистине талант самоотверженный : с безграничной верой в наш ум и нашу прозорливость показывает она свою Зинку и грубой , и простой, и нахальноватой. А мы верим, что девушка эта — настоящая. Фрейндлих игрой своей, смелой, и разумной, спасает эпизод. Хотя: как позабыть, что подобная ситуация уже была, и так недавно, в другой пьесе, такой всем знакомой! Вторичность многих ситуаций "Первого встречного", неоригинальность, несамостоятельность характеров, лишает произведение обаяния, лишает значимости первооткрытия. Можно ли было возместить все это сценическими средствами?
В какой-то мере — да. Не случайно в спектакле рождаются сцены трогательные и смешные. C каким юмором старик рабочий Шохин рассказывает о своих семейных злоключениях, о скомканных рублевках, которые его "бабы" тащат в дом с рынка, и к которым так трудно не прикоснуться. "Пошумлю, пошумлю, да и сажусь с ними деньги считать", — произносит О.Каган свои особенным и всегда заново притягательным голосом. Но ведь рядом с этой картиной, до или после нее, множество эпизодов и эпизодиков, где наивность пьесы еще "обогащается" находками постановщика.
Вахтер на заводе ни с того ни с сего поет басом "Чую праааавду!". И этак — трижды. Героиня Фрейндлих лихо избивает вместо боксерской груши подушку своего якобы неверного возлюбленного.
Может быть, стремление преодолеть наивную полуправду пьесы рождает этакие "неожиданности"? Но разве придуманная находка скроет отсутствие серьезного смысла, существа?
А у А.Эстрина и его партнерши по спектаклю А.Елекоевой подобных "находок", наверное, десятки. И ни одна не имеет ничего общего с истинным переживанием, все строится на каком-то условном представлении о том, как ведет себя "простая советская молодежь". Строится на штампах. В наши дни штампы стали куда хитрее. Они имитируют не театральные страсти, не актерские "переживания", а саму "правду", саму жизнь. И делают это с величайшим искусством, с величайшей похожестью.
Увы, даже самые талантливые от этого не застрахованы. Были же и у Фрейндлих — да, да, у Алисы Фрейндлих, которой свойственна, казалось бы, почти абсолютная правда сценического бытия, — две роли (Маша во "Время любить" и роль из "Случайных встреч"), так и оставшиеся полуудачами. Молоденькие девушки, милые, смешные, трогательные ,- ну разве это не прямое дело актрисы , разве это не то, в чем она сильна?
Да, верно, это ее прямое дело. И роли эти были обильно оснащены как будто даже приятными мелочами: мелочишками. Скажем, в "Случайных встречах" девочка-героиня напевает песенку про медведя, проходную, так, для атмосферы, для настроения. И вдруг на этой песенке строится целый эпизод. В руках у девочки — игрушка, мишка, и Фрейндлих, напевая, разыгрывает с ней чуть ли не целую пантомиму. Мило? Мило. Но как-то несерьезно, не по существу: Мелочи эти, наслаиваясь, заслоняли основное и главное. Актрисе словно не хватало времени задуматься над тем, что принято называть внутренним миром человека, попытаться найти в этом мире свое и с позиции этого своего рассказать о Машах. Это не значит, что Фрейндлих фальшивила, переигрывала — она этого не умеет!- но она играла на штампиках, на своих собственных штампиках, конечно, таких маленьких и обаятельных, что их сразу и не приметишь.
Нет, нет и нет: Фрейндлих не повинна в сценическом ремесле, в сознательной фальсификации истины страстей. Просто свое, знакомое, изученное, проверенное так манит, так облегчает труд. Может и допустить его в святая святых творчества?
Не на этапном спектакле, конечно, а на какой-нибудь рядовой, проходной работе, на которую и силы-то жалко тратить и выдумку расточать: на проходной, наверное, можно. Только страшно: а вдруг привыкнешь? (...) А как же "Пигмалион"? <р> Этот спектакль куда более серьезный, хотя, по правде говоря, никаких новаций в области мысли, в области трактовки пьесы Б.Шоу мне обнаружить не удалось. Тем не менее, приятно выглядела спокойная традиционность оформления (художник А.Мелков). И хорошо было, что в рамку эту заключены действительно молодые герои. (Юная Элиза — Фрейндлих, но этого мало — молод и Хиггинс — А.Эстрин, даже Пикеринг — Г.Анчиц молодцеват и подтянут.) Это придает постановке и свежесть и привлекательность. Но главное — опять-таки Алиса Фрейндлих. Казалось ,здесь-то, в роли Элизы, она бы и могла "развернуться" — смелости ей не занимать. Но нет, легко и просто ведет она эту роль, избегая чрезмерных эффектов, не нажимая на "характерность". И вот день первого экзамена Элизы, прием у мисс Хиггинс. Пожалуй, это лучшая сцена спектакля. Блеск простоты и глубина непосредственности актрисы не просто раскрываются, но растут, расцветают. Тоненькая фигурка Элизы, облаченной в черное и белое, привлекает изяществом линий. Не выученная, нет, естественная грация вдруг пробилась сквозь шелуху прежних привычек и по-особенному замерцали большие глаза на худеньком личике.
Вся картина — удивительное сочетание искусства и непосредственности, разума и талантливости.
Но, конечно, решающим должен был стать бунт Элизы, когда она из девочки, ученицы превращается в женщину и человека. Серьезно начатая сцена эта, к сожалению, не обретает кульминации.
На какой-то последний всплеск, на самую главную ноту, на взлет к высочайшей вершине у Фрейндлих словно не достало сил. Вдруг подумалось — она устала. И тут — еще одна проблема. Важная не только для театра имени Ленсовета. Удивительная Алиса Фрейндлих, талант, данный, так сказать, богом, не требует послаблений... нет. Но талант этот, как всякий талант, требует заботы. Неусыпного и доброжелательного внимания. Разве не нужно продолжать учить актрису, следить за ней, воспитывать, ловить и уничтожать ее штампы, уводить с легких тропинок? Может, и не стоит сейчас, когда происходит самый активный процесс формирования этой художественной индивидуальности, "тратить" актрису на мелочи, на похожие роли, на то, что ею уже достигнуто. Интересы театра? Да, это важно. Но есть еще и интересы искусства. И они в том, чтобы сберечь талант, вырастить художника.
На что же все-таки похожа истина страстей, какие обличья она принимает (в театре имени Ленсовета, конечно, поскольку о нем речь), в чем обнаруживается?
Она часто, очень часто бывает, похожа на Алису Фрейндлих, принимая облик то заводской девушки, то уличной цветочницы, то мальчугана в костюме сказочного пажа. В чем обнаруживается? Да в том, как играет, а вернее — как может играть эта актриса, с полной самоотдачей, смелостью и непосредственностью, наивностью и глубиной.
"Театр" №5 -1963 г.
