Благие намерения не ведут в Аркадию

Большой драматический театр показал в Москве свою последнюю премьеру.

Растяжка поперек Тверской крупными буквами рекламировала режиссера Эльмо Нюганена и пьесу Тома Стоппарда "Аркадия". Но двери Художественного театра публика штурмовала не из-за малоизвестного у нас выдающегося английского драматурга и не из-за широко известного в узких театральных кругах эстонского постановщика, а из-за тех имен, что на рекламной простыне были написан буквами помельче: в рамках Чеховского фестиваля в Москве выступал со своей последней премьерой петербургский Большой драматический театр имени Товстоногова, и в спектакле играла Алиса Фрейндлих.

В "Аркадии" Алисе Фрейндлих поручена, если прибегнуть к лексике театральных премий, роль второго плана. Она играет мать одной из главных героинь и за те долгие четыре часа, что длится спектакль, появляется на сцене четыре раза. Каждый раз — минут на десять. Публика ждет ее с нетерпением и отпускает неохотно, досадуя на обрывающего короткий эпизод англичанина. Фрейндлих давно уже стала одной из тех считанных актрис, у которых особые отношения со зрителем, и третий в них, будь он драматургом, режиссером и даже ее сценическим партнером, вынужден уступить и отойти в сторону.
Она нужна публике, и публика нужна ей. Игра Фрейндлих — вне оценок, она стала частью современного национального кино- и театрального мифа. Партер и балкон жадно ожидают знакомое дрожание голоса и испытующий взгляд широко открытых глаз, мягкую лирику неуверенных интонаций, знакомое царственное презрение к быту, знакомую цепкую женственность и знакомое легкое кокетство. Фрейндлих, возможно, и рада была бы сыграть, что называется, в ансамбле, но бенефис рождается сам по себе. Этот спектакль нужен ей не больше, чем она — этому спектаклю и этой пьесе, хитрому и ловко написанному постмодернистскому сочинению, полудетективу и полудиспуту о связях и пересечениях эпох, об относительности времени и прочих философских материях.

То, что драматургия такого рода для БДТ внове, очевидно всем. Но дальше смелого репертуарного решения театр не двинулся, очевидно решив, что качественная современная драматургия, помноженная на бесспорное актерское мастерство, даст чудесный результат сама собой, без дополнительных усилий. Если бы каждому из зрителей раздали по экземпляру пьесы Стоппарда, ознакомили бы с распределением главных ролей (в спектакле помимо Фрейндлих играют и другие звезды БДТ — Валерий Ивченко и Андрей Толубеев) и показали бы макет декораций Эдуарда Кочергина, поход в театр оказался бы излишним.

На вопрос "как спектакль?" один мой знакомый любил отвечать: "Все нормально, артисты спереди, декорации сзади". Именно этим откликом можно ограничиться, рецензируя спектакль Театра имени Товстоногова. Будто предвидя зевоту публики, БДТ изготовил к премьере объемистую программку. Она похожа на альбом прилежной институтки, себялюбивой и в меру падкой на затеи. Тетрадка пестрит цитатами из патентованных классиков, выписками из умных книг, краеведческими заметками, портретами положенных к изучению по школьной программе титанов культуры, а также необязательно-многозначительными раздумьями актеров. В ней полным-полно лишнего, но нет необходимого: невозможно узнать, например, в каком году написана "Аркадия".

На сцене тоже нет главного — режиссерского решения и какой-либо художественной идеи. А посему все, что на сцене наличествует, кажется необязательным и даже лишним. Статика и моторная актерская техника правят бал на сцене Большого драматического. Бесхитростности приглашенного из Таллина режиссера (спектакль которого "Механическое пианино", показанный два года назад на предыдущем Чеховском фестивале, был и вправду хорош) можно только изумляться. Четырехчасовое действо не осложнено вообще никакой мыслью. Причем речь идет не о безмятежности и наслаждении игрой, не отягощенной рефлексиями, а о скучном чтении пьесы, осмыслять которую следует прежде всего на подмостках, а не на полях изящно изданной программки. Действие "Аркадии" происходит одновременно в начале прошлого века и в конце нашего. Тайна возможной дуэли Байрона, занимающая современных литературоведов, и естественнонаучные изыскания, сделанные почти двести лет назад, Стоппарду служат лишь поводами для тонкой интеллектуальной игры под видом хорошо сделанной пьесы.

Театральное дело грубее интеллектуальной игры, но к теме связи времен отношение имеет самое прямое. Девять лет, прошедшие после смерти Товстоногова, руководство БДТ пытается сделать невозможное: сохранить театр. Не в физическом смысле (самая знаменитая труппа советского театра уже понесла немало естественных и невосполнимых потерь), но как цитадель серьезного, значимого искусства. Перед этими усилиями не устают снимать шляпы и поклонники великой товстоноговской сцены, и просто вежливые наблюдатели. Но эти честные усилия привели именно туда, куда в театре ведут все благие намерения, не поддержанные подлинной волей к обновлению. Во всяком случае, тот БДТ, что увидела Москва на Чеховском фестивале, расписался в своей самодостаточной анемии: перестав (увы!) быть властителем дум и не став (ура!) беспомощной руиной, он превратился в бюргерскую культурную повинность. Наука ли другим его печальный пример?

автор Роман Должанский

"Коммерсант" 4 июня 1998 г.