Предлагаем большой ассортимент нерудных материалов http://algnm.ru/.
Алиса Фрейндлих
Успех сопровождал Алису Фрейндлих с первой же роли в Театре Комиссаржевской и скоро вообще стал опережать ее появление на сцене. Как будто все знали заранее — вот сейчас она выйдет и будет счастье (Единственную не взятую сходу роль Раневской в "Вишневом саде" постарались не заметить, как досадную оплошность, которая может случиться с каждым).
В двух первых своих театрах Фрейндлих жила как обожаемый, балованный ребенок в семье. Ею умилялись, когда она, не будучи травести, играла Малыша в детском спектакле "Малыш и Карлсон", и когда выходила в мужской роли Уриэля Акосты ("Люди и страсти"). В ней нравилась и неклассическая внешность, и очаровательная неправильность речи. Зрители и критики любили называть ее просто по имени — Алиса. В этом не было фамильярности, обычной по отношению к актерам, но какое-то особое, домашнее расположение.
Поразительная естественность и органичность были в ней как будто с рожденья, но и уверенное мастерство она обнаружила с начальных шагов на сцене. Немолодые ленинградцы наверняка помнят ее первые роли наравне со знаменитыми, всех этих девочек, с их шаловливыми песенками, игрушечными медведями и маленькими огорчениями. Фрейндлих всегда играла неторопливо, со вкусом к деталям, ничего в сценической жизни своих героинь не упуская. И эти, ею найденные, штрихи и подробности помнятся долго и, может быть, даже дольше, чем существо роли.
Казалось, что сыграть она могла все — и шекспировскую Джульетту, и старую Селию Пичем из "Трехгрошовой оперы". Ей были подвластны и гротеск, и юмор, и, конечно, музыкальные жанры. В старом театре, впрочем, ее называли бы лирической героиней, и, действительно, именно лирика окрашивала ее сценические создания. А Катерину Ивановну из "Преступления и наказания" она сыграла слишком прямолинейно, положенный Достоевскому надрыв не чувствовала, но только изображала. Трагических красок не было в ее душе, их пришлось, видимо, заимствовать из театральных впечатлений.
Рисунок ее ролей был очерчен мягко и просто. Она была на сцене такая ясная, такая понятная и близкая, совсем как мы, но только, конечно, — лучше. Ее героини были земными созданиями, крепко стоявшими на ногах. И это тоже нравилось публике.
Ее любили и интеллектуалы, и потребители массовой культуры. Любили за ту легкость, с какой она на сцене превращалась из замарашки в принцессу. В сущности, в каждой свое роли Фрейндлих играла это превращение. "Служебный роман" прямо обозначил то, что таилось в ее театральных ролях. И чем бы ни заканчивались пьесы, в которых она играла, какие бы обиды ни наносили ее героиням, конец всегда был хорошим: Золушка получала заслуженную награду. Арбузовская Таня становилась врачом и обретала новую любовь, зоринская Гелена появлялась в финале прелестной загадочной женщиной, замечательной певицей: За это чудо, возможное с каждым, Алису Фрейндлих и любили больше всего. Время, одушевленное интимной интонацией авторской песни и кухонными интеллигентскими разговорами, как будто ждало именно Фрейндлих, с ее природной внутренней раскованностью и внешне скромным, сдержанным изяществом женщины-филологини.
Так не могла продолжаться вечно. В начале 80-х стабильная, так или иначе притертая жизнь начала раскалываться на глазах. Жизнерадостное, озвученное Геннадием Гладковым энергичное искусство Театра имени Ленсовета вдруг как бы утратило источник питания. Иные песни входили в моду, иной стиль и иные ритмы входили в быт. Первой почувствовала перемены первая актриса театра. Кто знает, какие мысли и какую боль вызывает утекающее из рук время? Может быть оттого Фрейндлих так долго и продолжала играть Малыша в незамысловатом утреннике, чтобы продлить эту слепую радость детского неразумения, так или иначе, но отголосок ее внутренней тревоги внятно и художественно сильно прозвучал в эти годы не в театре, а в чеховском фильме "Три года" (режиссеры Д. Долинин и С. Любшин) и в "Сталкере" А. Тарковского, где актрисой неожиданно была обнаружена возможность трагического дыхания.
Потом Фрейндлих сделала этот свой отчаянный жест — ушла из театра, где было прожито двадцать лет жизни.
Бесстрастный ход времени отбросил новые тона на ее, казалось бы, безоблачную, счастливую жизнь. Оглянувшись назад, можно увидеть большой, но невыразительный список ролей, предложенных актрисе словно по раз и навсегда сшитой мерке; увидеть партнеров, заранее уступающих ей авансцену; увидеть, с какой легкостью в театре улавливались скромные потребности зала, тут же возвращенные ему в ярких, динамичных, по преимуществу музыкальных сценических формах. Фрейндлих ни разу не предлагались задачи сложнее, чем она готова была выполнить. Список ролей и авторов, которых она могла сыграть и не сыграла, вполне может превысить перечень ролей, ею созданных. Фрейндлих стала повторяться, играть на наработанном. Привычной стала милота облика, задушевность интонаций, музыкальность пластики. Монотонность этого, переставшего быть очаровательным, успеха прервала сама актриса.
В БДТ Фрейндлих не могла сразу "выплыть". Напрасно было ждать немедленной победы, если под победой подразумевать не аплодисменты и крики "браво", но художественный результат. По двум ее недавним ролям — в видеоварианте спектакля "Этот пылкий влюбленный" Н. Саймона (последняя работа с Г.Товстоноговым), где она играет сразу три роли, и леди Мильфорд в спектакле "Коварство и любовь" (реж. Т. Чхеидзе), стало ясно, что для Фрейндлих менялась не только сцена, режиссура и партнеры, — постепенно менялась ее актерская природа. Имею в виду не манеру игры, а нечто более существенное, связанное с мировосприятием. В ее игре появились новые, цапающие драматические ноты, рвущие былую гармонию души и тихое согласие с миром. Взбунтовавшись однажды, Фрейндлих перенесла бунтарство на сцену, добавив своим созданиям непривычно нервную, выразительную силу.
Новое знание, данное ей жизнью, — экзистенциальное знание конца, — растворено в воздухе ее последних ролей. В них нет больше хэппи эндов. И только Бог знает, чем кончит, например, эта униженная гордая женщина — леди Мильфорд, столь стремительно покинувшая сцену, эта рассчитавшаяся со всеми Иоганна Норфольк, в которой мелькнула тень несыгранной Настасьи Филипповны. (В спектакле поразило это внезапно открывшееся буквальное, сюжетное сходство). Фрейндлих не избегает теперь резких сочетаний: гордость и простодушие, жестокость и мольба о снисхождении — все это сплелось в какой-то лихорадочно летящий клубок страсти. Нет, не о любви стареющей женщины к почти мальчику тут речь, это десятилетие длившееся пленение души было прорвано и брошено к ногам юного майора.
Говорят, что Фрейндлих не сразу справилась с ролью леди Мильфорд. Звучали слова: "неудача, провал". По показанному в дни чеховского фестиваля спектаклю видно, что актрису это не испугало, а только прибавило азарта. Когда-то Алиса Фрейндлих выходила на сцену, уверенная, что ее ждут готовые к аплодисментам руки. Теперь она шагает из кулисы как в бездну, с дерзким равнодушием к возможности разбиться.
